Каждая свеча, отдающая свой фитиль, свою сердцевину на съедение огню, перестает быть просто свечой и становится источником света – маленьким светилом в ладонях тьмы. Одним отблеском, одни лучом рассекает она кромешную темноту. Может, ей и одиноко в своем старании, может, страшит ее возможная напрасность самопожертвования во имя света. Но на свет этот слетается все живое: набирается сил, получает отдохновение и тепло, обретает покой, утверждение, вдохновение. Так действо обретает смысл, и этот смысл называется Жизнь.
В нашем мире вдруг кто-то по собственной воле становится свечой с горящим фитилем – светилом. Участь таких людей светить, озарять светом вселенскую тьму, подобно звездам далеких галактик.
Выпорхнешь из тьмы на этот свет, напитаешься теплом истины, будто силы для жизни обретешь… и вновь можно продолжить путь. А нет света – нет жизни.
На страницах “Великой России” – беседа с теми, кто не боясь и не жалея себя, более тридцати лет освещают театральное искусство своей истиной, своим сетом веры, добра, участия: Астахов Никита Сергеевич, заслуженный деятель искусств России и Белевич Татьяна Георгиевна, засуженная артистка России. А вместе они – создатели и руководители русского духовного театра “Глас”, который начал свой путь с постановки “Светлое Воскресение”, посвященное 1000-летию Крещения Руси.
Я обратилась к своим собеседникам с незатейливыми вопросами, первый был почти по Булгакову, ведь театру 34 года: он видел и смену поколений и смену эпох, поэтому хотелось узнать “изменились ли эти горожане внутренне?”, как изменилась публика, какие перемены в обществе Вы отметили?
Татьяна Георгиевна:
– “Большие перемены произошли. Особенно сейчас. Люди стали думать, кто есть кто, кто с кем? В связи с нынешней обстановкой стало важно: кто чем дышит. Началось определение: в какую сторону идти, с кем идти. Я не имею ввиду политических лидеров, а более глобальный момент: кто с Господом идет, а кто против идет… Это уже важный для понимания, принципиальный момент в театральной сфере, в сфере культуры. Не так давно мы все вместе творчеством занимались, только кому-то что-то нравилось, а кому-то нет, кому-то было понятно, а кому-то нет. Но сейчас очевидное обострение. Надо понимать и очень хорошо понимать: где ты и чем дышишь!”
Никита Сергеевич:
– “Один батюшка говорил: когда кончается любовь, тогда появляется борьба за справедливость. Если взять нашу страну – Россию, то все время с революции любовь затухала. Почти затухла, не костер, не огонек, а еле-еле что-то тлеет. Все стали борцами за справедливость… Но признаки любви остались. И сейчас они становятся сильнее, крепче. Мы чувствуем это. Робко, почти незаметно начинает дрожать она из фитилька. Ощущение, что наступает прекрасное время, в том смысле, что Россия становится православной. Люди становятся православными. Неслучайно в нашей огненной стране появился духовный православный театр. В мире он один.
Как И. А. Ильин говорил, что воцерковление, православное мышление начнется с культуры и перейдет на экономику и политику. Я вижу, что мы живем в прекрасное время. Самое главное – в перспективное. При всех трудностях”.
Когда после слова “трудности” стоит точка, невольно напрашивается вопрос. Когда трудно, когда трудности, в чем Вы находите опору? Все эти годы, что взращивали свое детище – театр “Глас”, что было поддержкой в этом нелегком деле? В чем сегодня общество может найти опору?
Татьяна Георгиевна:
– В жизни были разные моменты, на которые можно было бы опереться и продержаться. Много было соблазнов отступить от своего дела, или развивать его так, чтобы полегче было, повыгоднее… Был такой схиархимандрит Иннокентий (Просвирнин). Он нам однажды сказал такие слова, которые, возможно, и стали опорой в дальнейшем.
И вот по какому поводу пришлись его слова. Какая-то фирма из Швейцарии или из Швеции, обратилась к нам с предложением, чтобы мы попросили для театра помещение храма на Белорусской который пустует. Взамен нам пообещали самое передовое оснащение аппаратурой и всяческую помощь при условии, чтобы билеты мы продавали только за валюту и для иностранцев. Тогда-то мы и обратились к отцу Иннокентию за советом.
А он нам ответил:
– “Послужите России! У вас, конечно, жизнь будет очень тяжелая. Вы вступили на самый сложный путь борьбы с темной силой. Вас будет крутить все время. Но в последний момент, когда, кажется, будто сил вовсе нет, Господь будет помогать”.
Мы говорим: “Вот, откажемся, а у нас ничего нет: ни денег, ни здания, ни гастролей…”.
И он, вдруг, звонит в Норильск: “Примите ребят!”.
Он был первым, кто договорился о наших гастролях.
А его провидение – правда. Все время так и живем. Крутит нас и крутит. Театральная среда нас не приняла, церковная среда тоже не сразу… Мы всегда были между молотом и наковальней.
Это сейчас нас признали, церковь признала, и ордена у нас церковные и государственные награды. Никите Сергеевичу вручил Святейший Патриарх орден Даниила Московского – святого благоверного князя второй степени. Лично вручил.
А тогда…
Мы как-то пришли в Отдела Внешних Церковных Связей. А нам на вахте говорят: “А что вам – театру – здесь нужно? Вы, что молитву сыграть собираетесь?”.
А мы отвечаем: “Зачем молитву играть, надо просто молиться. Мы поговорить хотим…”.
Не дослушав нас до конца, нам ответили: “Вон, идите в кабинет – там все расскажите”. Мы зашли в узенький кабинет. Там папки какие-то, бумаги, и человек сидит. Уши у него большие, как локаторы. Сам он небольшой. Мы поздоровались. Он молчит. Видимо занят. Мы тоже помолчали. Потом начали говорить. А он все время пишет и молчит. Мы рассказываем о своих планах, целях, идеях, предложениях. Все рассказали. Он молчит. Мы попрощались. А он даже головы не поднял. Потом мы узнали, что это бухгалтер, к которому всех посылают “выговориться”.
Проходя этот путь, мы и страдали, и претерпевали, и нуждались, и были унижены. Но и это все тоже укрепление, как и встречи с людьми, ставшими нам поддержкой”.
В этой беседе много знаковых моментов, но на наш взгляд, самый выразительный тот, в котором понятие “нести свет” совпало в буквальном и фигуральном смысле. Татьяна Георгиевна вспомнила момент, когда они с Никитой Сергеевичем пришли на прием к Святейшему Патриарху Кириллу, когда он еще был митрополитом:
– “Мы долго пытались к нему попасть. Записаться на прием было сложно, ожидать долго. Но наконец, нам назначили время. Мы идем, около 7 часов вечера, на улице темно. Заходим в приемную, и вдруг, погас свет. Темно. Ничего не видно. Нам говорят: “Ну, какой теперь прием – света нет”. А мы так долго ждали, что и не думали сдаваться. Побежали в храм преподобного Серафима Саровского, накупили там свечей, зажгли, и идем к приемной. Нас не пускают. А мы говорим, встреча назначена – пропустить мы ее не можем. Нас проводили по коридору к кабинету. Открываем дверь, а там светло-светло как днем. Столько свечей у владыки в кабинете было!
Долго мы с ним проговорили. Он пытался нам помочь, и мы очень благодарны ему”.
Никита Сергеевич:
– “В каком обществе находишься, кто стоит рядом с тобой, таков ты и есть. Не больше, не меньшее. Что такое нужный человек, в нужное время?!
Я был молодым артистом. И вдруг, познакомился с батюшкой. И говорю ему: “что-то не могу я выучить десять английских глаголов. Вроде, и память есть, но никак не могу освоить. Весь мир говорит на английском языке, а у меня – интеллигентного человека – не получается. Что делать?”.
А он спрашивает у меня: “А ты свой язык-то знаешь?”.
– Какой свой?
– Древнеславянский.
И я задумался. Я свой язык не знаю, а почему-то хочу выучить иностранный? И я начал изучать свой, родной.
Встретил Николая Лисового – он богослов, литературовед, ученый, поэт. Он мне говорит: “Ты читал “Слово о законе и благодати” святителя Илариона Киевского?” Я и нырнул в эту литературу. И понял, что те тексты, которые я говорю со сцены, не имеют никакого отношения к корневой системе русского языка. Вот, что такое встреча.
Я понял, что можно нести со сцены совершенно другое – нечто глубокое, серьезное, русское. И как только это понимание родилось, нас назвали русским духовным театром.
Но пришло время. Надо разбираться в остроте этого слова – духовный. Есть люди, которые любят такой театр, который углубляет мышление, который ведет к правде. Мышление сегодняшнего дня от мышления 1917 года принципиально отличается. Театры той эпохи и нашей принципиально отличаются. Наш советский атеистический театр уходит. А что вместо него? Художники сейчас размышляют над этим, примерно так: “а давайте, на сцене раздеваться будем (?!) – так удержим внимание зрителей”. Почему такой путь? Потому что к другому не подошли. А путь к Богу – долгий путь. Это другой мир, мышление, оценки, мировоззрение. Другое отношение к себе, окружающим. Если эти отголоски сохраняются в театре и начинают нравиться художникам, артистам, зрителям – это большая заслуга театра”.